Наверх
Crown, 53 - 18 октября 2010 14:22
..только съела кошка мышку, или может быть не съела,
кошка и не разглядела, потому что свет погас,
потому что свет погас.
( забытый мной и инетом аффтор )
«Хоть бы убил меня кто нибудь… – вяло подумал Юрий. – Неожиданно, сзади, чтобы я и не заметил своей смерти… Тьфу, какие глупости лезут в голову!.. И почему непременно кто нибудь, а не я сам? Неужели я действительно такое ничтожество, что у меня не хватит силы покончить с собой даже при полном сознании, что жизнь доставляет только одни мучения?.. Ведь все равно умирать рано или поздно придется?.. Что ж это… копеечный расчет!.»
Но тут Юрий мысленно как бы пригнул себя к земле и, скривив лицо, посмотрел на себя сверху, с презрением и болезненной насмешкой.
«Нет, шалишь, брат, дудки! Ты только подумать мастер, а как дойдет до дела… Куда уж тут!»
Маленький холодок у сердца, любопытный и трусливый почувствовал Юрий.
«А попробовать?.. Так, не серьезно… в шутку!.. Не то чтобы… а так… все таки любопытно!..» – как бы извиняясь перед кем то, сказал он себе.
Было очень трудно и стыдно достать револьвер из ящика стола, и пугала нелепая мысль, как бы сегодня вечером на бульваре не узнали, не догадались Дубова, Шафров, Санин и больше всего Карсавина, какие детские опыты над собой производит он.
Воровски сунув револьвер в карман, Юрий вышел на крыльцо в сад. На ступеньках тоже лежали сухие желтые, как трупы, листья. Юрий пошевелил их носком, прислушался к слабому шороху и стал насвистывать долгую и печальную мелодию.
– Что затянул? – шутя спросила Ляля, с книгой и зонтиком проходя из сада в дом. Она ходила к реке на свидание с Рязанцевым и возвращалась свежая и счастливая от поцелуев. Им никто не мешал видеться, где и когда угодно, но в тайне, в пустоте и молчании заглохшего сада было что то острое, отчего поцелуи были судорожнее и уже трогали в Ляле новые желания. – Точно молодость свою хоронишь! – прибавила она, проходя.
– Глупости, – сердито возразил Юрий и с этого момента почувствовал приближение чего то, сильнее его самого.
Как животное в предсмертной тоске, он стал томиться и искать себе место. Во дворе его не было, там все раздражало, и Юрий пошел к реке, по которой плавали желтые листья и паутина, сбросил в воду сухую ветку и долго смотрел, как расходились от нее мелкие быстрые круги и вздрагивали плавающие листья. Потом опять пошел к дому, где последние красные цветы, красным трауром, одиноко и печально высились посреди помятых и пожелтелых клумб. Юрий постоял над ними и опять ушел в середину сада.
Там уже все было желто, и ветки бархатно чернелись в кружеве золотых листьев. Было только одно зеленое дерево – дуб, важно хранивший свои резные листья. На скамейке, под дубом, сидел и грелся на солнышке большой рыжий кот.
Юрий грустно и нежно стал гладить пушистую спинку и почувствовал, что слезы подступают к горлу.
– Пропала вся жизнь, пропала вся жизнь… – машинально повторял он слова, казавшиеся ему бессмысленными, но трогавшие за самое сердце, точно тоненьким острием подрезывая его.
«Но ведь это все вздор!.. У меня вся жизнь впереди… Мне еще двадцать шесть лет!» – мысленно крикнул он, на секунду вдруг освобождаясь от тумана, в котором бился, как муха в паутине.
«Эх, не в том дело, что двадцать шесть лет, и не в том дело, что вся жизнь впереди!.. – махнул он рукой. – А в чем?..»
Кот выгнул спинку и умильно замурлыкал, точно самовар завел песню. Юрий внимательно поглядел на него и стал ходить взад и вперед.
«Жизнь заела… скучно, скверно… А впрочем, не знаю что… Но лучше смерть, чем...!»
Прошел, тяжело шагая, кучер с ведром воды. И в ведре плавали мертвые желтые листья. На крыльцо дома, видное сквозь ветки, вышла горничная и смотрела на Юрия, что то говоря. Юрий долго не мог понять, что она говорит ему. Между ним и всем, что его окружало, стала таять и рваться связь. И с каждым мгновением он незаметно становился все дальше и дальше, уходя от всего мира в темную глубину своего одинокого духа.
– Ах да, хорошо… – сказал он, наконец разобрав, что горничная зовет его обедать.
«Обедать? – испуганно спросил он себя. – Идти обедать!.. Значит, все по старому, и опять жить, мучиться, опять надо решать, как быть с моими мыслями, со всем?.. Надо скорее, а то надо идти обедать и я не успею!»
Странная торопливость охватила его, а дрожь стала бить все тело, тонко проникая во все суставы, в руки, ноги, в грудь. Горничная, заложив руки под белый фартук, стояла на крыльце и не уходила, видимо стараясь надышаться осенним воздухом сада.
Юрий воровато зашел за дуб, чтобы не видно было его с крыльца, и, выглядывая на горничную – не заметит ли она, – как то очень быстро и неожиданно выстрелил себе в грудь.
«Осечка!» – радостно мелькнуло у него в голове, вместе с мгновенным мучительным желанием жить и страхом умереть. Но уже он видел перед собою верхушку дуба, голубое небо и посреди него куда то прыгающего желтого кота.
Горничная с криком метнулась в дом, и, как показалось Юрию, возле него сейчас же очутилось множество людей. Кто то лил ему на голову холодную воду, и на лбу у него прилип желтый лист, очень мешавший ему. Встревоженные голоса зазвучали вокруг, кто то плакал и кричал.
– Юра, Юра… зачем?
«Это Ляля плачет», – подумал Юрий и в ту же минуту раскрыл глаза и в диком животном отчаянии стал биться и кричать:
– Доктора… позовите скорее!..
Но с невероятным ужасом понял, что уже все кончено и ничто не поможет. Листья, лежавшие у него на лбу, быстро отяжелели и сдавили голову. Юрий вытянул шею, чтобы из за них увидеть еще хоть что нибудь, но листья еще быстрее разрослись во все стороны и покрыли все.
И Юрий уже не сознав
кошка и не разглядела, потому что свет погас,
потому что свет погас.
( забытый мной и инетом аффтор )
«Хоть бы убил меня кто нибудь… – вяло подумал Юрий. – Неожиданно, сзади, чтобы я и не заметил своей смерти… Тьфу, какие глупости лезут в голову!.. И почему непременно кто нибудь, а не я сам? Неужели я действительно такое ничтожество, что у меня не хватит силы покончить с собой даже при полном сознании, что жизнь доставляет только одни мучения?.. Ведь все равно умирать рано или поздно придется?.. Что ж это… копеечный расчет!.»
Но тут Юрий мысленно как бы пригнул себя к земле и, скривив лицо, посмотрел на себя сверху, с презрением и болезненной насмешкой.
«Нет, шалишь, брат, дудки! Ты только подумать мастер, а как дойдет до дела… Куда уж тут!»
Маленький холодок у сердца, любопытный и трусливый почувствовал Юрий.
«А попробовать?.. Так, не серьезно… в шутку!.. Не то чтобы… а так… все таки любопытно!..» – как бы извиняясь перед кем то, сказал он себе.
Было очень трудно и стыдно достать револьвер из ящика стола, и пугала нелепая мысль, как бы сегодня вечером на бульваре не узнали, не догадались Дубова, Шафров, Санин и больше всего Карсавина, какие детские опыты над собой производит он.
Воровски сунув револьвер в карман, Юрий вышел на крыльцо в сад. На ступеньках тоже лежали сухие желтые, как трупы, листья. Юрий пошевелил их носком, прислушался к слабому шороху и стал насвистывать долгую и печальную мелодию.
– Что затянул? – шутя спросила Ляля, с книгой и зонтиком проходя из сада в дом. Она ходила к реке на свидание с Рязанцевым и возвращалась свежая и счастливая от поцелуев. Им никто не мешал видеться, где и когда угодно, но в тайне, в пустоте и молчании заглохшего сада было что то острое, отчего поцелуи были судорожнее и уже трогали в Ляле новые желания. – Точно молодость свою хоронишь! – прибавила она, проходя.
– Глупости, – сердито возразил Юрий и с этого момента почувствовал приближение чего то, сильнее его самого.
Как животное в предсмертной тоске, он стал томиться и искать себе место. Во дворе его не было, там все раздражало, и Юрий пошел к реке, по которой плавали желтые листья и паутина, сбросил в воду сухую ветку и долго смотрел, как расходились от нее мелкие быстрые круги и вздрагивали плавающие листья. Потом опять пошел к дому, где последние красные цветы, красным трауром, одиноко и печально высились посреди помятых и пожелтелых клумб. Юрий постоял над ними и опять ушел в середину сада.
Там уже все было желто, и ветки бархатно чернелись в кружеве золотых листьев. Было только одно зеленое дерево – дуб, важно хранивший свои резные листья. На скамейке, под дубом, сидел и грелся на солнышке большой рыжий кот.
Юрий грустно и нежно стал гладить пушистую спинку и почувствовал, что слезы подступают к горлу.
– Пропала вся жизнь, пропала вся жизнь… – машинально повторял он слова, казавшиеся ему бессмысленными, но трогавшие за самое сердце, точно тоненьким острием подрезывая его.
«Но ведь это все вздор!.. У меня вся жизнь впереди… Мне еще двадцать шесть лет!» – мысленно крикнул он, на секунду вдруг освобождаясь от тумана, в котором бился, как муха в паутине.
«Эх, не в том дело, что двадцать шесть лет, и не в том дело, что вся жизнь впереди!.. – махнул он рукой. – А в чем?..»
Кот выгнул спинку и умильно замурлыкал, точно самовар завел песню. Юрий внимательно поглядел на него и стал ходить взад и вперед.
«Жизнь заела… скучно, скверно… А впрочем, не знаю что… Но лучше смерть, чем...!»
Прошел, тяжело шагая, кучер с ведром воды. И в ведре плавали мертвые желтые листья. На крыльцо дома, видное сквозь ветки, вышла горничная и смотрела на Юрия, что то говоря. Юрий долго не мог понять, что она говорит ему. Между ним и всем, что его окружало, стала таять и рваться связь. И с каждым мгновением он незаметно становился все дальше и дальше, уходя от всего мира в темную глубину своего одинокого духа.
– Ах да, хорошо… – сказал он, наконец разобрав, что горничная зовет его обедать.
«Обедать? – испуганно спросил он себя. – Идти обедать!.. Значит, все по старому, и опять жить, мучиться, опять надо решать, как быть с моими мыслями, со всем?.. Надо скорее, а то надо идти обедать и я не успею!»
Странная торопливость охватила его, а дрожь стала бить все тело, тонко проникая во все суставы, в руки, ноги, в грудь. Горничная, заложив руки под белый фартук, стояла на крыльце и не уходила, видимо стараясь надышаться осенним воздухом сада.
Юрий воровато зашел за дуб, чтобы не видно было его с крыльца, и, выглядывая на горничную – не заметит ли она, – как то очень быстро и неожиданно выстрелил себе в грудь.
«Осечка!» – радостно мелькнуло у него в голове, вместе с мгновенным мучительным желанием жить и страхом умереть. Но уже он видел перед собою верхушку дуба, голубое небо и посреди него куда то прыгающего желтого кота.
Горничная с криком метнулась в дом, и, как показалось Юрию, возле него сейчас же очутилось множество людей. Кто то лил ему на голову холодную воду, и на лбу у него прилип желтый лист, очень мешавший ему. Встревоженные голоса зазвучали вокруг, кто то плакал и кричал.
– Юра, Юра… зачем?
«Это Ляля плачет», – подумал Юрий и в ту же минуту раскрыл глаза и в диком животном отчаянии стал биться и кричать:
– Доктора… позовите скорее!..
Но с невероятным ужасом понял, что уже все кончено и ничто не поможет. Листья, лежавшие у него на лбу, быстро отяжелели и сдавили голову. Юрий вытянул шею, чтобы из за них увидеть еще хоть что нибудь, но листья еще быстрее разрослись во все стороны и покрыли все.
И Юрий уже не сознав
Добавить комментарий
Комментарии: 11
